Лавондисс - Страница 80

Таллис стала расчесывать его спутанные волосы костяным гребнем. Он не сопротивлялся и даже прошептал «спасибо». Он сидел, сгорбившись; вся его энергия и физическая сила, столько лет верно служившие ему, утекали через печальный взгляд темных глаз в сторону умирающего.

Таллис сказала себя, что его душевное отстранение ненадолго, что человек, которого она любит, скоро вернется. Но меланхолия, только увеличившаяся за эти несколько дней, сделала ее малообщительной и напряженной; она начала горевать о том, что еще не произошло.

Дочь Уин-райятука видела это — и старалась с ней сблизиться. Девочка и женщина — такие разные во многих отношениях — стали подругами. Таллис жила в женском доме, но так отличалась ростом (шесть футов, по подсчетам Таллис), рыжими волосами и смелым взглядом от маленьких и более темных женщин клана, что те относилась к ней со смесью страха и почтения. Первые два дня Таллис носила изодранную волчью шкуру, и только потом согласилась надеть одежду из шерсти выдры, обычную для клана. Женщины слегка успокоились, хотя самой Таллис этот мешковатый наряд сильно и печально напомнил детство, когда одежда вот так же вздымалась и ходила волнами на ее еще неоформившемся теле.

Выходя из-за палисада, она немедленно надевала свою дорожную одежду — своеобразный ритуал, восхищавший мужчин помоложе. Но маски достаточно убедительно свидетельствовали о том, что Таллис иньятук, а от тех, кто работает с голосами земли, ожидали странного поведения, и они должны были иметь свои личные ритуалы связи с небом.

Оставшись одна, Таллис исследовала густой лес, ведший — по меньшей мере в одном направлении — к реке, где она и Скатах впервые появились в мире тутханахов. Туда шли тропинки, по большей части заросшие, многие из которых были отмечены звериными черепами или шестами с перьями. Их перегораживали огромные упавшие деревья, старые, гниющие и покрытые мхом, и Таллис, теряя терпение, приходилось перелезать через них, ища полянки, освещенные ярким желто-зеленым светом.

Именно в таких лощинах тутханахи строили лесные райятуки. На терновом холме, рядом с домиком мертвых, стояло десять огромных статуй, но в лесу находилось множество копий каждой из них, и у каждой была собственная тихая поляна. С них свешивались шкурки, мешки, глиняные горшки и звериные кости: обетные жертвоприношения, решила Таллис.

Вскоре она поняла, что грубо вырубленные топором лица почерневших тотемов очень походили на ее маски. Детали отличались, да и их было трудно различить на фоне ясного неба. Немного другие, но безусловно очень похожие... как если бы их породило одно и тоже воображение. Особенно на ее рожденные детской фантазией маски походили Соколица и Серебрянка.

Чаще всего тутханахи посещали поляну, на которой стояла Пустотница. Таллис видела следы красного языка на белом охряном лица; тотем усмехался над ней. Здесь с деревьев свисали расчлененные тела людей, хотя Таллис и не видела черепа; на сломанные ветки были насажены только длинные кости и грудные клетки, выглядевшие странно одинокими. Повсюду висели белые лохмотья и клочки человеческих волос. Однако под комковатой землей были зарыты именно черепа; всюду царил ужасный запах разлагающего человеческого тела. В листве над ними прыгали и хлопали крыльями птицы, но никогда не пели.

Неужели это вонючее место с его гниющей статуей — ворота в Лавондисс? Неужели Гарри пришел сюда, нашел эту печальную поляну и отсюда ушел в жестокую зиму, из которой воззвал к дому, к внешнему миру? Таллис надела собственную Пустотницу. В тенях задвигались духи; человеческие силуэты, беспокойные и испуганные, втягивались в темное дерево. Статуя отклонилась от нее, кора треснула и она ощутила беспокойное движение в стволе.

Испугавшись, она сняла маску. Поляна немедленно стала прежней.

Пустые пути Таллис обнаружила в восемь лет, но все еще не нашла тот, который хотела. И хорошо знала, почему: ей не хватало маски Лунный Сон. И ей не хватало силы. После того, как олень так эффектно исчез, стал частью местности, она уже никогда не чувствовала себя такой могущественной, как в тот день, когда поля вокруг ее дома извергали из себя корни и камни других эпох.

Она выросла. Ей больше двадцати, по ее счету. Скоро она начнет стареть. Она уже видела признаки старения. Лес, всяческими путями, высасывал из нее душу и сны. Опустошал ее.

С внезапным гневом она сообразила, что опять погружается в меланхолию. Она резко вдохнула воздух, встала и ударила по лицу Пустотницы. И только тогда заметила, что половина ухмыляющегося лица казалась мертвой; странная разница с ее маской.

Если лес действительно осушил ее, то сейчас что-то случилось, что-то вдохнуло в нее энергию. Она подошла так близко... в первый раз... к Гарри. Чужаки привлекают чужаков. Теперь, найдя Уинн-Джонса, она была уверена, что достигла места, где внутренняя сущность брата вызвала короткий переполох в лесной стране, после чего он отправился дальше, вверх по реке.

В первые несколько дней она часто приходила к реке. Дважды она видела Мортен, но пряталась от нее, хотя сама заметила тайное место, в котором девочка скрывалась от любопытных глаза: высокая груда камней в нескольких ярдах от грязного берега; издали она казалась монолитной, но, при более внимательной рассмотрении, открывалась пустота, естественное укрытие. В ту ночь, когда дух Уин-райятука поплыл, как серебристая рыба, Таллис пришла к этому укрытию, свернулась калачиком и проспала в нем всю ночь.

Рано утром ее разбудили четыре пса, огромные гончие, лающие и плещущиеся на мелководье. Один из них подбежал к камням, поставил передние лапы на высокие булыжники и уставился на лежащую женщину. Таллис угрожающе взмахнула железным ножом, и гончая отступила, побежав за товарищами. Таллис еще какое-то время оставалась в укрытии. Человек в плаще и с посохом в руке прошел по берегу реки, держась ближе к подлеску; каждый раз, обходя шест с перьями, он коротко пел один и тот же пронзительный напев. Бородатое лицо, голова покрыта капюшоном. Таллис заметила, что на спине он несет две деревянные маски и содрогнулась.