Дневник тоже промок и заплесневел, несмотря на толстый кожаный переплет и водонепроницаемый чехол. Слишком много воды лилось через потолок из дыры над столом, и она просочилась на драгоценные страницы.
И опять... кто-то уже читал дневник. Когда она положила дневник на стол, он открылся ближе к концу и между страницами лежал зеленый лист. Она стала осторожно переворачивать страницы и разбирать слова, хотя во многих местах чернила выцвели, а оранжевая плесень съела бумагу. Наконец она оказалась на странице, где точный округлый почерк можно было легко разобрать. Наклонившись вперед, она начала читать:
Образы мифаго появляются только в моем периферийном зрении. Почему никогда не в прямом? В конце концов, все эти несуществующие образы — просто отражения. Однако образ Гуда слегка отличается от них — скорее коричневый, чем зеленый, и лицо менее дружественное, более призрачное и вытянутое.
Таллис ничего не поняла. Гуд? Робин Гуд? Она осторожно перевернула переднюю обложку, ее руки тряслись. Она пыталась не повредить то, что осталось от книги после многих лет дождей и гниения. На фронтисписе были написаны какие-то слова, и она, с трудом, сумела разобрать их:
Джордж Хаксли. Отчет наблюдений за лесными явлениями, 1923-1945.
Какую-то минуту Таллис молча глядела на надпись, потом вернулась в середину журнала:
Мифаго растут от силы ненависти и страха и образуются в природных лесах, из которых они выходят — например Артур, или Артурианская форма, медведеподобный человек, харизматический лидер; или остаются в природном ландшафте, являя собой скрытое сосредоточение надежды — форма Робин Гуд, возможно Хервард, и, конечно, героическая форма, которую я называю Сучковик, нападавшая на римлян по всей стране... Уинн-Джонс предлагает вернуться в лес и призвать Сучковика, возможно на выгнутую поляну, где он попадет в сильный дубовый вихрь и постепенно растает. Однако такая экспедиция в глубь леса займет не меньше недели, а Дженнифер и так очень огорчена моим поведением.
Таллис продолжала листать книгу, пока не дошла до страницы, отмеченной зеленым листом. Буквы расплылись, чернила выцвели, и почти всегда слова казались бессмысленными. Но тут ей в глаза бросился один понятный абзац:
Придя в себя, он повторил фразу «запретные места», как если бы это была ужасная тайна и жизненно необходимое сообщение. Позже я узнал: на этот раз он проник в лес глубже, чем...
После этого места, ужасающе напоминающего письмо дедушки, слова стали совсем неразборчивыми. Она какое-то время глядела на страницу и, наконец, решилась. Придется попросить помощи у отца. Так что она опять завернула дневник в водонепроницаемый чехол, сунула его под мышку и закрыла ящик. Она чувствовала себя так, как если бы потревожила мертвого, но знала, что принесет документ обратно.
Она повернулась к французскому окну, собираясь вернуться домой, но тут снаружи кто-то зашелестел в подлеске. Она вздрогнула, но сразу же подумала: «Сломанный Парень!»
Таллис быстро подбежала к окну и начала открывать его, надеясь увидеть оленя, ждущего ее на поляне... но застыла, а потом быстро шагнула назад: через молодые дубки к ней шел очень высокий и странно выглядящий человек. Он был полностью замотан в меха, капюшон на голове, тяжелые сапоги. Черно-серебряный мех блестел от воды, на ногах и руках кожаные браслеты. Талию стягивал кожаный пояс, с которого свешивались осколки белых костей и камней, и высохшие трупы крошечных птиц, все еще в темных перьях. Лицо, глядевшее из-под капюшона на дом, казалось очень темным, то ли от грязи, то ли из-за бороды, Таллис не могла понять.
Мгновением позже, когда Таллис уже спряталась за V-образным стволом дуба, фигура мужчины заслонила французское окно. Он был так высок, что ему пришлось нагнуться, чтобы войти в кабинет. Странно, но в этот жаркий летний день от него пахло снегом и водой. Таллис, с бьющимся сердцем, скорчилась за холодным твердым деревом, прижав дневник Хаксли к груди. Человек осторожно пошел через мусор, отбрасывая с дороги обломки дерева и стекла. Таллис все время маневрировала, удерживая дерево между незнакомцем и собой.
Он дышал медленно и что-то шептал себе, хотя слова скорее походили на рык.
Где-то в доме послышался треск сломавшегося дерева. Женский голос крикнул что-то неразборчивое. Человек в кабинете прокричал в ответ. Таллис рискнула выглянуть из-за дуба и увидела, что он откинул капюшон и дергает дверь, ведущую из кабинета в холл. Его связанные в пучок волосы оказались густыми и черными; на каждый висок падали две тонкие косички. Похоже, их покрывал слой жира. Над каждой косой была нарисована красная полоса. На вплетенной в пучок кожаной ленте висел череп черного дрозда, желтый клюв утыкался в густые волосы на затылке.
Дверь разлетелась, уступив его усилиям, и мужчина вышел из комнаты. Таллис мгновенно выскочила наружу, упрямо не отпуская тяжелый дневник. Немедленно за ее спиной раздался крик и одетая в меха фигура с грохотом стала пробиваться через кабинет. Таллис закричала и захлопнула французское окно. Пробежав мимо дубков, она добралась до тропинки, ведущей к спасению. И остановилась, что-то уловив уголком глаза.
Из подлеска на нее смотрел мальчик. Ростом почти с нее, в таких же черно-серебряных мехах, как и мужчина. И волосы тоже были связаны в остроконечный пучок на голове, но короткий. Голову окружала белая повязка, с которой свисало несколько крошечных звериных лап. Щеки выкрашены в зеленое и белое. Он глядел на нее широко раскрытыми, черными как смоль глазами. Таллис заметила, что в руке он держал маленькую деревянную фигурку.